К’ирсан, захвативший власть в Западном Кайене и перевернувший с ног на голову все его политическое устройство, явно приблизился к той грани, за которой начинается открытая вражда с хозяевами мира. Пока ему удавалось за нее не заступать и копить силы, искусно прикрываясь свалившимися на Торн неприятностями. Неизвестно, сумеет ли он пройти этот путь до конца, но что попытается – это точно.
Схожие мысли приходили в голову и Мигулю Шесть Струн. Менестрель, в начале пути предпочитавший больше отмалчиваться, глазея по сторонам да изредка пощипывая струны небольшой лютни, оказавшись в Зароке, осмелел и болтал без остановки. И нельзя сказать, что он занимался пустопорожней болтовней. Опытный путешественник, профессиональный распространитель слухов и сплетен, Мигуль знал все и обо всех, комментируя каждое дорожное происшествие. И лишь одна тема была ему особенно близка: тема возрождения величия народа Сардуора, надежды на которое он связывал с К’ирсаном.
Они проезжали небольшой городок под названием Скортин, в двух дневных переходах от Гарвоса, когда менестрель привлек внимание короля к скромной надписи над входом в здание местного суда. Аккурат под вывеской с изображением свитка, весов и меча. Она гласила, что любые прошения принимаются только на языке торн.
– Как видите, Влады… капитан!.. да, капитан… – быстро поправился Мигуль, стрельнув глазами по сторонам: не слышал ли кто чужой его оговорку. – В стране, которая когда-то была частью величайшей империи мира, подарившей Торну искуснейших художников, музыкантов, ученых, полководцев и магов, все делопроизводство ведется на чужом языке. По сути любой, кто захочет добиться справедливости на земле предков, должен сначала отказаться от своего наследия, от языка. Забыть о славном прошлом собственного народа, чьей силы и доблести даже спустя тысячелетия страшатся потомки победителей.
– Что тебя так возмущает? Обычное дело для отношений между метрополией и колониями. Если первая хочет как можно дольше властвовать над вторыми, надо всячески притеснять родной язык и придумать народу новое прошлое. Желательно темное, варварское, вызывающее чувство неполноценности перед завоевателем, – пожал плечами К’ирсан. Он мог бы привести немало схожих примеров из земной истории[5], причем в сравнении с ними совместная политика Нолда и Объединенного Протектората выглядела донельзя топорной и грубой. Мог бы, но не стал. Зачем, если у собеседника и без того правильный взгляд на происходящее?
Если К’ирсана, как и обоих ханьцев, эмоциональная речь менестреля оставила равнодушными, то Храбр, который прислушивался к разговору, прореагировал бурно.
– Язык, история, ограничения на торговлю оружием, доступ к магии и артефактам, завышенные налоги, захваченные земли… Командир, претензий к хфурговым ублюдкам из Протектората столько, что все не перечислить. Какого сардуорца ни возьми – у каждого в глубине души тлеет ненависть к «цивилизованным». Только дай волю, и она выплеснется одним махом! – с чувством сказал командующий Шипами, впервые на памяти К’ирсана столь болезненно прореагировав на тему оккупации Сардуора Протекторатом. – Ты, командир, думаешь, почему у тебя так легко все с людьми складывается? Потому что верят, потому что впервые за века появился кто-то способный сбросить ярмо чужаков и вернуть нам свободу… – Внезапно Храбр прервался и уже без лишней патетики, с усмешкой добавил: – Жаль только, каждый народ теперь эту свободу видит по-своему…
– Ну так лет-то сколько прошло, – пробормотал Мигуль. – Да и Протекторат действует еще хуже, чем говорит наш… капитан. Прошлое не очерняют, прошлое придумывают. Некогда единый народ разделяют на нации, раздувая мнимые и реальные обиды на соседей, сочиняя лживые хроники, уничтожая архивы и подделывая документы. Тоска по золотому веку, по имперским временам осталась, но вместе с тем в умах окрепла идея о возрождении одного конкретного народа, отличного от соседних. Народа, призванного властвовать над остальными. – Менестрель вздохнул и покосился на К’ирсана. – Возвращаясь к Зароку… Он напоминает перезрелый друл, который сам упадет в руку тому, кто решит его сорвать. Однако пока этот плод не съешь, следующий рвать не стоит. Сгниет!
Метафору своего министра пропаганды К’ирсан встретил косой усмешкой под закрывавшим нижнюю часть лица платком. До чего метко сказано! На Земле ведь тоже были умельцы по подмене реальной истории горячечными фантазиями националистов. Тут хотя бы до коллективных помешательств не доходит, а вот на далекой Родине бывало, и не раз. В сознании тут же нарисовалась картинка, на которой толпа дружно прыгает на одном месте и скандирует: «Кто не скачет, тот кайенец!» Представил, и губы сами собой растянулись в улыбке…
Впрочем, озвучивать свои мысли Кайфат не стал и лишь коротко кивнул, подтверждая, что услышал доводы соратника…
Они уже выезжали из города, когда воин-ханец по имени Люй Вэй вдруг резким взмахом руки скомандовал остановку. Только тогда погруженный в размышления К’ирсан обратил внимание на многоголосый шум и чьи-то отдельные, явно усиленные чарами выкрики, доносящиеся с соседней улицы. Какого мархуза там происходит?! Стало любопытно, а потому, когда Кайфат натолкнулся на вопрошающий взгляд мнимого главы их отряда, кланового мага Хэй Гона, он разрешающе смежил веки. Им, конечно, надо всячески избегать неприятностей, но, с другой стороны, так можно пропустить все по-настоящему интересное и важное.
И они, не став заморачиваться с разведкой, свернули в первый же проулок. Объехали сломанный фонтан, парочку разрушенных временем бесформенных скульптур, чтобы оказаться на небольшой площади, запруженной народом. Люди, нарядившись точно на праздник, столпились перед импровизированной сценой из трех бочек, с интересом внимая бледному юноше с полубезумным взглядом. Который даже не говорил, а словно вещал, впав в экстатическое состояние. Не оратор, а сумасшедший проповедник, зовущий людей в новый крестовый поход. Черная длиннополая ряса с капюшоном лишь довершала этот образ.
– Признавайся, твоя работа или Гарука? – скосив уголок рта, спросил Кайфат у Мигуля.
Менестрель медленно покачал головой.
– Клянусь жизнью, не мы… – сказал он. – Вла… Да ты сам послушай, о чем они говорят, капитан!
Кайфат удивленно хмыкнул и вслушался в слова, которые выкрикивал оратор.
– …Запомните, люди! В эпоху великого зла лишь сила Света, сила Дивного народа способна оградить нас от Тьмы. Лишь Перворожденные дети нашего многострадального мира способны оборонить слабых смертных, своих младших братьев, от участи стать кормом для чудовищ. Ни эгоистичный, заботящийся только о себе Нолд, ни жадные до власти земные властители – никто не защитит нас и наших детей от подступающего мрака. – И без того тонкий голос проповедника окончательно сорвался на визг. – Никто, кроме истинных детей Светлых богов, никто, кроме Светлых эльфов! К хфургу Протекторат, слава защитникам рода человеческого! Маллореан, Маллореан, Маллореан!!!
Бесноватый оратор после каждого своего выкрика потрясал над головой сжатым кулаком. Но в какой-то момент к нему присоединился сначала один человек, затем другой, третий… и вот уже вся толпа яростно скандирует: «Маллореан!» К’ирсан бывал на собраниях собственных последователей, и ему казалось, что он все знает про фанатиков и странности их поведения, но только сейчас понял, насколько ошибался. У него на глазах один безумец заразил своими идеями десятки здравомыслящих людей, превратил праздных зевак в единый организм, охваченный яростной жаждой деятельности. Словно… словно околдовал их!
Кайфат нахмурился и, прищурив глаза, перешел на Истинное зрение. Окинул взглядом сначала собравшихся, затем проповедника, уделив особое внимание медальону в виде кленового листа у него на груди, пару ударов сердца прислушивался к колебаниям эфира, после чего хмыкнул и коротким, но мощным ментальным импульсом ударил по тонкой прослойке между реальностью и Астралом. Пространство едва заметно дрогнуло, порождая всплеск иномирной энергии. Через площадь прокатилась слабо ощутимая волна, безобидная для магов и простых смертных, но чрезвычайно вредная для тонких как паутинка ментальных плетений, которые просто не выдерживают подобных воздействий, мгновенно превращаясь в бесполезные обрывки.
Что, собственно, и произошло. Невесомые ажурные эльфийские чары, которые сотворил с помощью артефакта проповедник, не выдержали напора и развеялись, а к завороженным людям начал быстро возвращаться разум. Внезапно откуда-то из задних рядов в еще продолжавшего что-то кричать проповедника прилетел подгнивший друл, попав точнехонько в лицо. Он взмахнул руками и свалился с бочки, потеряв последние остатки очарования. Среди собравшихся и начавших что-то понимать горожан возник недовольный гул. И наверное, быть бы миссионеру Светлых битым, если бы с ним рядом вдруг не появилась троица стражников и, подхватив неудачника под мышки, не уволокла во двор ближайшего дома.
